Фотограф Анни Лейбовиц: жизнь как фотография

Для современной американской фотографии имя Анни Лейбовиц (Annie Leibovitz) является знаковым. Пожалуй, она одна из самых талантливых и востребованных фотографов современности. Очень разная, ей подвластны любые жанры, хотя свою известность она приобрела как фотограф-портретист. Среди ее моделей — лица, множество раз появлявшиеся перед объективом профессиональных камер. Но только Лейбовиц удается так точно передать сущность человека, что впоследствии портрет становится его символом: Деми Мур, Мик Джаггер, Михаил Барышников, Патти Смит, Леонардо ди Каприо, Роберт де Ниро, Аль Пачино, Скарлетт Йохансон — это далеко не полный список…

Николь Кидман, Нью-Йорк. 2003 Хромогенный отпечаток

Анни Лейбовиц

Анни родилась в 1949 году в местечке Вестпорт, в пригороде Уотербери (штат Коннектикут), и была третьим ребенком из шести в семье офицера ВВС США. Ее прабабушка и прадед со стороны матери — еврейские эмигранты из России, а родители отца приехали в Америку из Румынии. Семья часто переезжала с одной военной базы на другую. Свои первые кадры Анни сделала на Филиппинах, где ее отец проходил службу во время войны во Вьетнаме. Это были пейзажи, семейные и жанровые фотографии. Уже в старшей школе девочка интересовалась творчеством, играла на музыкальных инструментах. После окончания Института искусств Сан-Франциско она отправилась в Израиль, где работала в археологической экспедиции на раскопках в Старом городе Иерусалима. Именно там Лейбовиц приняла решение стать фотографом.

Карьера Анни началась в 1970 году в журнале Rolling Stone. Устроившись туда внештатным корреспондентом, она тринадцать лет снимала музыкантов и в конце концов стала главным фотографом издания. Позже ее пригласили в самый «звездный» журнал Америки — Vanity Fair, с которым она успешно сотрудничает до сих пор.

В начале 1990-х Анни открыла собственную студию в Нью-Йорке, снимала моду для журнала Vogue и рекламные кампании известных марок, например, Louis Vuitton, Disney, Gap и других. Лейбовиц — не просто фотограф, она летописец целой эпохи: от «роллингов» до Трампов и королевы Елизаветы. В списке ее наград, кроме «Грэмми», есть даже «живая легенда» от Библиотеки американского конгресса, а званий «лучший фотограф года» в разных номинациях — от портрета до съемки мод и рекламы или «лучшая обложка десятилетия» — не счесть.

Сегодня 62-летняя Лейбовиц — главный портретист американского истеблишмента, богиня журнального гламура, икона феминистского и либертарианского движения, дама, биография которой всегда вызывает толки. Может быть, именно поэтому и была задумана книга и выставка с одноименным названием «Анни Лейбовиц. Жизнь фотографа. 1990–2005» (Annie Leibovitz: A Photographer’s Life, 1990–2005). Но не только потому, что она хотела показать свою личную жизнь как жизнь простой американки. Были и другие причины.

В 1990 году Анни выпустила свой первый ретроспективный альбом «Фотографии» (Photographs 1970–1990), созданный при участии ее близкой подруги, американского культуролога и писательницы Сьюзен Зонтаг. В нем были собраны работы начиная от самых первых опытов до 1990 года. Это своего рода первая часть сегодняшней ретроспективы. Тогда она была представлена в Международном центре фотографии (Нью-Йорк), во многих странах Европы и Азии, а также в Австралии. В 2000 году выставка была показана Московским домом фотографии в Манеже. Вторая часть ретроспективы началась в Бруклинском музее (октябрь 2006), после чего выставка отправилась в свой успешный международный тур.

Сьюзен Зонтаг, Петра, Иордания. 1994

Хромогенный отпечаток.

Материал, попавший в книгу и показанный на выставке, — больше, чем блестящие портреты знаменитостей, завсегдатаев «ярмарки тщеславия». Здесь не только знаковые работы самого успешного и высокооплачиваемого фотографа Америки. Это своего рода биография в фотографиях, вернее, рассказ о последних пятнадцати годах ее жизни и работы, полные счастливых и трагических моментов. «Дневник» — подобная концепция выставки свидетельствует о том, что Лейбовиц не делит жизнь на профессиональное, творческое, личное, — все едино, взаимодействует и переплетается, все отражает душевное состояние человека в тот или иной момент. «У меня только одна жизнь…» — говорит Анни. Поэтому рядом с Бараком Обамой, Джеком Николсоном и Николь Кидман представлены карточки из семейного архива Лейбовиц. Групповое фото из Белого дома, парадные портреты генералов, кадры со съемочной площадки киноэпопеи «Звездные войны» соседствуют с трогательными изображениями детей, фотографиями из путешествий, с самыми интимными кадрами из личной жизни.

— Не то чтобы я все время перебираю свои фотографии, — объясняет Анни Лейбовиц. — Я просто люблю снимать. Пока я способна стоять и снимать, я понимаю, что ценность моей работы не в отдельных изображениях. Это все вместе. Снимки — они как братья и сестры, они нужны друг другу. Я не выделяю ту или иную фотографию. Я люблю делать книжки и выставки, потому что тогда возникает игра между фотографиями, каждая по отдельности начинает значить больше благодаря той, которая находится рядом с ней. Я не из тех, кто работают ради одной удачной карточки, — мне кажется, это ограничивает фотографию.

Портретная съемка появилась сразу после изобретения фотографии, и были фотографы, получившие признание как большие портретисты. Анни Лейбовиц придала этому жанру иное звучание.

— Когда я пришла в Vanity Fair, мне сказали, что я должна стать Эдвардом Штайхеном журнала. Великие традиции великой портретной съемки, — рассказывает она о своей работе и продолжает. — Никто не предполагал, что это повернется в сторону попа или хипа. А получилось… получилось очень «блестяще».

Мастерство Лейбовиц как «модного портретиста» — теперь уже общая тема. Существуя в рамках жестких коммерческих условий, выполняя сложные требования самых разных заказчиков глянцевой продукции, Анни ни на йоту не уступает в художественном качестве создаваемых работ. Пожалуй, она среди тех немногих, кого можно назвать «учениками» Ричарда Аведона. Ему удалось поднять глянцевую журнальную фотографию на уровень высокого искусства еще в 1950-х. Говоря о методе Лейбовиц, нельзя не отметить особые черты, присущие только ей. При помощи «особых приемов» фотографу удается охарактеризовать человека чуть глубже, чем даже он себя порой позиционирует. Самые успешные ее работы — красноречивое тому подтверждение.

Среди них — яркая Николь Кидман в ворохе складок платья, какая-то неземная, «золотая», готовая взлететь, как ракета, и скрыться в звездных далях. Закрытый и сильный Леонардо ди Каприо с лебедем. Что-то мифическое — Лебедь и Леда? Художница-минималист Агнес Мартин в интерьере своей скромной студии. Или «коллективный портрет Синди Шерман», которая всегда пряталась под масками, теперь нужно вновь отгадать, кто же из героинь здесь Синди? Их великое множество — этих прекрасных находок, точно выявляющих сущность человека, ситуации, судьбы… Но не ищите психологизма. Разве это важно для «глянцевых» героев.

Мой брат Филип и мой отец, Сильвер-Спринг, Мэриленд. 1988

Хромогенный отпечаток

Портретист Лейбовиц не из тех, кто ведет диалог с моделью. Она объясняет, что ищет тему, а не изучает душу! Схватывает ли Анни суть людей, которых фотографирует? Нет! «А вы можете заглянуть внутрь человека на портрете? И многие фотографы утверждают, что это невозможно», — говорит Лейбовиц. «Есть доля минуты, есть тот, кто позирует перед камерой, и есть фотограф, который контролирует ситуацию. Люди не хотят отдавать вам то, что они считают своей сущностью, они хотят представить некий персонаж, а это совсем другое. Если ты фотографируешь «актера», почему же не придумать небольшую историю!? А обложка — это не совсем фотография, скорее реклама», — продолжает Анни. — Настоящие портреты живут внутри журнала.»

Лейбовиц не любит слова «знаменитость», «звезда»: — Была возможность работать с людьми, которые являлись лучшими: актерами, писателями, спортсменами, танцорами; я чувствовала, что снимаю людей стоящих.

Она никогда не относится к своим работам как к чему-то выдающемуся, но ей лестно сравнение с Аведоном. На выставке есть портрет мастера и «портрет» его камеры. «Аведон был гением общения; а я лишь наблюдаю». Когда она фотографирует Везувий или Долину монументов, как бы невзначай замечает: «Я думаю, что в подобной ситуации Адамс тоже нанял бы вертолет, он любил новые технологии».

Ее камера никому не льстит, ни перед кем не заискивает. И не то, чтобы ей все равно кого фотографировать — хотя свою оптику она не станет менять даже ради английской королевы. Никаких вуалей и сложных манипуляций со светом. Она снимает просто, порой безжалостно, отчужденно, бесстрастно, пронизывающе. Немногие из ее моделей способен это выдержать. Говорят, что мало кто хочет повторить с ней сеанс.

Анни признается, что ей с трудом дается контакт с людьми. Ей не нужны откровения, душевная близость. Она знает мир и нравы шоу-бизнеса не хуже, чем интерьеры нью-йоркских и парижских гранд-отелей, где проходит большая часть ее журнальных съемок. Наверное, поэтому она так мечтала вырваться из голливудских павильонов и номеров-люкс на природу, на просторы безлюдных пустынь и эпических пейзажей. В 1993 году Анни даже согласилась заключить контракт с Conde Nast Traveller, чтобы наконец перестать снимать знаменитых и известных и начать фотографировать иное: священные камни Иордании, хмурые пляжи Коста-Рики, мифологическую мощь Пергамского алтаря.

Но от Лейбовиц все ждали и хотели только одного — звезд. Поэтому ее грандиозные натурные съемки остались документальным свидетельством мечты, которая жила отдельно от заказов, профессиональных успехов, личных обстоятельств, включая рождение детей, общение с многочисленной родней, смерть отца и любимой Сьюзен. Однажды она вдруг подумала, что, снимая других, совсем забыла о своей собственной жизни. И тогда родился альбом Photographer’s life, и появилась выставка, вот уже шесть лет путешествующая по миру и вызывающая огромный интерес у публики. Поэтому, наверное, что холодная отстраненная звездная красота соседствует с чем-то родным, близким, таким привычным и узнаваемым каждым. И каждый находит то, что хочет найти, и видит то, что хочет видеть.

Михаил Барышников и Роб Бессерер, Камберленд-Айленд, Джорджия. 1990

Хромогенный отпечаток

Все личное на фотографиях: и дети, и веселая танцующая мама на пляже, и серьезные сестры, и брат-атлет в купальных трусах, и папа, бывший военный летчик, ветеран Второй мировой, со строгим благородным лицом, — это своего рода «дочерняя любовь». Но ни на одной «семейной фотографии» нет Сьюзен. Она на соседних страницах альбома, она — другая часть жизни Анни Лейбовиц. И именно ей суждено было стать главной ее героиней.

На снимках жизнь и смерть, черное и белое, и цветное. И любовь. И смерть. И прощание с любовью. И встреча с нею уже где-то не здесь, а в каком-то ином измерении, в другом пространстве, у которого имени нет. Сама Анни сравнила работу над этим главным альбомом своей жизни с археологическими раскопками. Это не фигурально — буквально так. В течение месяца она каждое утро приходила в свою нью-йоркскую студию на Vandam Street разбирать груды непроявленных пленок и черно-белых контактов, сваленных в кучу. Что она искала? И почему каждый раз начинала плакать, как только переступала порог студии? Тогда сложилось что-то вроде ритуала: она работала, и звучала музыка. Одна и та же запись Розаны Кэш Black Caddilac, которую Анни включала очень громко. И так день за днем, целый месяц. Боль потери уходила, по мере того как уменьшалась количество непросмотренных пленок. Постепенно начали прорисовываться очертания будущей книги и проявляться любимые лица: Сьюзен, папа, Сараево, Иордания, Венеция, последняя поездка в Париж, дети, мама, опять Сьюзен…

Сьюзен Зонтаг. Писатель, философ, икона американского феминизма, одна из ключевых фигур западной интеллектуальной жизни 70–80-х. По иронии судьбы одно из самых известных эссе Сьюзан было посвящено как раз фотографии. На снимках Лейбовиц мы видим задумчивую, грустную немолодую женщину с эффектными седыми прядями, запутавшимися в копне иссиня-черных волос, или уже совсем седую, коротко стриженную. Она не позирует настырной камере — она живет на фотографиях, словно не замечая нацеленного на него объектива. Просто за долгие годы своего романа с Анни она к нему привыкла. Вот ее наброски в блокнотах к будущему бестселлеру Volcano lover, вот отполированные морем камни, собранные ею на пляже в Мексике. Вид из окон ее квартиры. Коллекция морских ракушек, стоптанные кроссовки, утренний кофе на террасе в отеле на Капри, походная раскладушка в Сараево.

Набережная де Гранд-Огюстен, Париж Декабрь 2003 г.

Хромогенный отпечаток

Камера не устает любоваться спокойствием ее лица, благородством осанки, изысканной красотой рук. Но что-то тревожное есть в этой влюбленной и жадной пристальности, в оклике, который как будто бы слышен из-за камеры: «Посмотри на меня!» Кажется, что им озвучен каждый кадр со Сьюзен. И когда она любуется восходом над Сеной, и когда стоически переносит боль в госпитальной палате, и когда после родов Анни первой берет на руки ее новорожденную дочь — камера преследует ее, не отпускает, словно боится потерять из виду. Сьюзен в Венеции проплывает мимо Сан-Микеле, острова мертвых, Сьюзен на Ниле зябко кутается в теплое одеяло, Сьюзен у себя дома, в Нью-Йорке, на балконе квартиры на London Terrace… Посмотри же! Кому нужны все эти портреты и пейзажи, если ты их не увидишь? Теперь уже никогда…

Сьюзан всегда оставалась очень важной частью жизни Анни. Между ними была эмоциональная, интеллектуальная связь, очень необходимая каждой. Зонтаг принадлежала миру слов, Лейбовиц — миру образов. Они дополняли друг друга. Они являлись неисследованными частями самих себя. Кажется, что выставка и альбом как будто примиряют Лейбовиц с действительностью, в которой больше нет Зонтаг. Но остались память и этот «мемориальный» проект, который не только обескураживает откровенностью, но и потрясает смелой и почему-то до сих пор никому не приходившей в голову идей: показать все работы фотографа. И те, что принято демонстрировать на выставках, и те, что снимаются просто так, для домашнего пользования, как это делают все. Бесхитростно или безжалостно. Все ли мы снимаем умирающих близких, а потом показываем эти снимки? Только профессиональный фотограф способен на такое, или, может быть, это род шизофрении или психотерапии?

И если первая ретроспектива — это время Rolling Stone, время первых шагов в рекламе и моде, начало многолетнего сотрудничества с Vanity Fair, то нынешняя начинается там, где заканчивалась первая, — девяностыми. И это какая-то другая, незнакомая Лейбовиц:

— Я даже не подозревала, сколько у меня фотографий, помимо отредактированных и упорядоченных по заданиям журналов и рекламных кампаний, — признается Анни.

Патти Смит со своими детьми – Джексоном и Джесси, Сент-Клэр-Шорс, Мичиган. 1996

Хромогенный отпечаток

Да и мы, надо сказать, не особо задумывались до сих пор о том, что у Лейбовиц есть какая-то другая жизнь помимо Vanity Fair и дорогих рекламных проектов. Но она решила убедить весь мир в обратном. Соотношение «пятьдесят на пятьдесят» строго выдерживается в экспозиции. И даже прессу предупреждают специально, что в случае публикации одной официальной журнальной фотографии необходимо будет обязательно поставить какой-нибудь из снимков родителей или сестер с племянниками. Театрально-эффектные, постановочные снимки почему-то не конфликтуют с теми, что принято называть «любительскими». Небольшие трогательные фотографии из личного архива и огромные парадные портреты вполне уживаются на одной стене. Здесь умирающий отец в постели, рядом жена и сын. Отец, только что ушедший, на той же постели, ставшей смертным одром. Овдовевшая мать и осиротевшие дочери на следующий день. Приготовленная могила на еврейском кладбище в Олни штата Мэриленд — еще через два дня. Переживаний утраты в этой хронике ничуть не меньше, чем переживаний, связанных, например, с неизвестным мальчиком, который был убит снайпером в Сараево (он просто катался на велосипеде). Фотография этого велосипеда рождает то же щемящее чувство.

Летом в Эрмитаже эта выставка была представлена в сокращенном виде. Сотня фотографий — примерно половина оригинальной версии. В Москве в ГМИИ им. А. С. Пушкина показаны все работы, входящие в экспозицию, включая три громадных стенда, которые установлены друг против друга. На них хаотично пришпилены «контрольки» и «контакты», справа семейная съемка, слева заказная; простейшее сравнение, «личное» и «профессиональное». Рабочие материалы, из которых обычно выбирают самые удачные кадры, — в следующих залах они приобретают нужный масштаб.

Хилари Клинтон как-то сказала о Лейбовиц: в ее снимках собрана вся наша жизнь, то, о чем мы думаем, что важно для нас. По утверждению фотографа, жизнь, оставленная за кадром, намного сложнее. И именно она, эта живая жизнь, особенно важна.

При подготовке статьи были использованы материалы фильма Annie Leibovitz. Life through a lens.