Галерея Александры Деменковой: иногда я чувствую себя волшебником

Говорят, что заниматься искусством (фотографией, литературой, поэзией — чем угодно) можно тогда, когда все остальные житейские проблемы уже решены. То есть когда дома все в порядке, деньги заработаны, дети (если они есть) накормлены. На своем опыте я убедилась, что если ждать «идеального» момента, чтобы начать что-то делать, то, возможно, никогда его и не дождешься, потому что всегда будут возникать какие-то проблемы. Моей философией стало обратное: делать что-нибудь вопреки всему, вопреки, казалось бы, отсутствию всех возможностей. Ты решаешь, что сегодня, завтра или еще в какой-то момент в ближайшем будущем ты идешь-едешь и снимаешь, и только так и можно осуществить свои планы, мечты.

1. Школа глухих. Санкт-Петербург, 2004

Александра Деменкова, документальный фотограф.

Родилась в г. Кингисеппе Ленинградской области в 1980 году.

Образование/мастер-классы:

2010–2012 Reflexions Masterclass

2008–2009 Резиденция для художников, Rijksakademie van Beeldende Kunsten, Амстердам

2008 Eddie Adams Workshop, Barnstorm XXI, Jeffersonville, NY

2007 World Press Photo Joop Swart Masterclass, Амстердам

2005 Мастер-класс фонда «Объективная Реальность», Санкт-Петербург

2000–2002 Фотофакультет фотокорреспондентов, Санкт-Петербург

1998–2003 Российский государственный университет им. А. И. Герцена, факультет иностранных языков, Санкт-Петербург

Фестивали и конкурсы (выборочно)

2012 «ФотоФест», выставка «Молодое Поколение», Хьюстон

2011/2012 Menotrentuno-III, Галерея Su Palatu/Музей del Carmelo, Cассери, Сардиния

2011 7th Angkor Photo Festival, Сием Рип

2010 Noorderlicht, Леуварден, Голландия

2010 PIP, 10-й Международный фестиваль фотографии, Пиньяо

2010 Nordic Light, Кристиансунд, Норвегия

2008 Lumix, фестиваль молодой фотожурналистики, Ганновер

2006 The 9th International Photography Gathering, Motherland, Part2: East/West, Алеппо

2006 Гран-при «Лучший фотокорреспондент года», Санкт-Петербург

2005 The Ian Parry Scholarship, 3-е место, Лондон

2004 Гран-при «Cеверная Пальмира», Санкт-Петербург

Персональные выставки (выборочно)

2012 Латвийский музей фотографии, Рига

2011 Fotodoc, Центр им. Андрея Сахарова, Москва

2011 Библиотека Saint-Jean-Baptiste, серия выставок «Зеркало — Современная русская фотография», Квебек

2010 De Nederlandsche Cacaofabriek, Хельмонд, Голландия

2009 Музей истории фотографии, Санкт-Петербург

2005 Библиотека им. В. В. Маяковского, в рамках проекта «Новейшие истории», Санкт-Петербург

Осип Мандельштам на жалобы писателей, что вот, мол, я бы писал, но быт заедает, говорил: «Все, что должно быть написано, будет написано».

Главное для меня

Почему я взяла в руки камеру? Старший троюродный брат увлекался фотографией. Нас фотографировал, когда мы летом в гости приезжали. В семейном альбоме большинство фотографий сделано им. Хорошие фотографии.

Когда мне было лет десять, я попросила маму с папой подарить на день рождения фотоаппарат. Они подарили мне фотоаппарат-конструктор, который так и остался не собранным.

В 1998 году я приехала учиться в Питер. Как и многие люди без определенных устремлений, поступила на гуманитарный факультет. Чувствовала себя одиноко, неуютно, учебу не любила. Что-то писала — стихи и рассказы… Не представляла, как буду жить дальше, после окончания университета. Было ощущение, что должно, наконец, со мной случиться что-то совсем иное, чем уже предписанная мне жизнь.

Впервые увидела фотографические выставки в 1998-м, через год взяла в руки «Зенит». Тогда же проучилась три месяца в небольшой фотошколе. Все надо мной смеялись, в первую очередь дома, почему-то считали это очередной блажью. Хотя других, вроде, не было.

Что я сама думала по этому поводу, трудно сказать. Знаю, что не собиралась становиться профессиональным фотографом, снимать для газет, зарабатывать этим на жизнь. Долгое время я была уверена, что никогда не научусь пользоваться фотоаппаратом как надо и у меня никогда не получится ни одной хорошей фотографии. Может, я и сама думала, что все это закончится так же неожиданно, как и началось?

Весной 2000 года я случайно узнала о том, что в Питере существует факультет фотокорреспондентов.

Вступительные экзамены на факультет я пропустила, а в день первого занятия встретила в книжном магазине «Англия» на Фонтанке девушку, мы вместе с ней смотрели альбом Картье-Брессона. Она как раз собиралась идти в Дом журналистов. Вместе с ней я и пришла на факультет. Павел Михайлович Маркин принял меня вольнослушателем, и первый семестр я училась в его группе, а со второго семестра, когда я уже была зачислена, по фамилии, попала в другую группу, к Сергею Максимишину. Приход на факультет и встречу с Максимишиным в 2000-м, свою первую серию «Цирк» в 2004-м, когда, наконец, университет уже был позади, когда мне надоело снимать на улицах в прогулочном режиме, когда я сама договорилась о съемке и зарядила в фотоаппарат ч/б пленку, могу назвать решающими.

Когда я фотографирую, я чувствую себя лучше, чем когда не фотографирую. Для меня это стало способом общения с людьми.

То ли у меня появляется почва под ногами, то ли я забываю о том, что ее нет. Иногда я чувствую себя волшебником, иногда — никчемным человеком, который непонятно на каком основании лезет в чужую жизнь.

В любом случае я рада, что со мной это случилось, я стала больше, чем зритель, в то же время оставаясь только зрителем.

Наверное, фотография подходит мне по характеру: она не требует от меня работы в группе, коллективе; и, поскольку я не отличаюсь усидчивостью, мне нравится, что каждая отдельная фотография случается или не случается меньше, чем за секунду.

Наверное, я какой-то неправильный фотограф: я не пользуюсь штативом и вспышкой, снимаю только широкоугольным объективом на черно-белую пленку. И, как говорят, ставя это мне в вину, снимаю только бедных и убогих. Я так не считаю: я снимаю обычных людей. Тех, которые мне нравятся. Это сложно объяснить. И я не знаю, почему я должна за это оправдываться. Так же как и за ч/б пленку.

Сначала, когда у меня не было возможности путешествовать, я снимала в Питере и в Ленинградской области. Первая серия, которую я сделала в своей жизни и которую я кому-либо показала и выставила, была сделана в цирке на Фонтанке. После этого я сделала достаточно много съемок на социальные темы, а потом моей главной темой стала российская провинция. Начиная с 2007 года я много снимала и вне России.

Сейчас я думаю, что все еще нахожусь на этапе становления во всех аспектах моей жизни, не только в фотографии.

В самом начале было сложно понять, что и как именно ты хочешь и будешь делать: в каком направлении двигаться, делать что-то свое, что было бы интересно не только тебе самому, но и другим, — не в общем, а конкретно, как реализовать это? Было много и других вопросов. Как преодолеть свою собственную инертность, лень или стеснительность, a то и страх перед людьми? Как впервые в своей жизни договориться о съемке, войти в чужую тебе среду? Как начать разговор со своими героями? Как повести себя в той или иной ситуации? Как впервые поднять камеру к лицу и сфотографировать человека вблизи и в открытую? Были, да и остаются по сей день, проблемы и более практического характера: найти время на съемку, а также деньги на пленку и ее проявку, сканирование и печать фотографий. Ну и основные проблемы: как и где показать — опубликовать или выставить свои фотографии, сериии, проекты, как заработать фотографией на жизнь?

Я думаю, что для меня в моих собственных фотографиях самое главное, чтобы на них были живые люди, их повседневная жизнь со всеми радостями и горестями, с любовью, страхом, болью…

Территория мечты

Большинство жителей больших городов, особенно Москвы и Санкт-Петербурга считают, что в России есть только два крупных города, а все остальное для них просто не существует. На самом деле нет нужды ехать далеко от столицы, чтобы оказаться в умирающих деревнях, где живут люди, лишенные всех достижений культуры и цивилизации. Там живут брошенные старики, всю жизнь проработавшие в колхозах, женщины и мужчины среднего возраста, оставшиеся без работы, реже — молодые люди и дети.

В прошлом огромные деревни, в которых были колхозы, школы, магазины, медпункты, клубы, библиотеки, почты, отделения милиции, сейчас насчитывают два-три дома.

У людей нет никаких надежд и амбиций. Работа для них — это пустой звук. В большинстве деревень нет ни одной коровы. Посевные земли не засеяны. Единственная работа для мужчин — на лесопилке. Одинокие мужчины даже не сажают огород. Живут охотой и собирательством. Почти ничего не едят. Вместо этого пьют. Алкоголь заменяет в их жизни все: еду, общение с людьми, семью, работу.

Люди очень разобщены, лишены всякой общественной жизни, им некуда пойти. В деревнях, где нет магазина, все жители деревни встречаются один раз в неделю, когда приезжает автолавка. Это единственная возможность купить хлеб на всю неделю.

Вместо буколической сельской жизни, которую можно себе вообразить на фоне лесов и полей, встречаешь только отчаяние, алкоголизм, одиночество. Несмотря на то, что мы населяем одну и ту же страну и говорим на одном языке, иногда возникает чувство, что находишься на другой планете, — такая пропасть лежит между двумя образами жизни. Я встречала людей, никогда не бывавших в Москве и Санкт-Петербурге. А расстояние в несколько километров от деревни до шоссе из-за отсутствия транспорта, кажется большим, чем от Москвы до любого города на земле.

Все представления о внешнем мире люди получают из телевизора. А это лишь небольшой срез информации по версии трех основных каналов, дающих только одну точку зрения, совсем как в советские времена. И, конечно, для полноты картины — сериалы, якобы изображающие жизнь в сегодняшней России, жизнь, которая иногда до странности похожа на их собственную. Поэтому слова «Шуваево — территория мечты», нарисованные краской на автобусной остановке в одной из деревень, имеют привкус горькой иронии и вызывают вопрос, являются ли они пропагандой местных властей или чьей-то шуткой.

Родина моего отца

Касторное в Курской области — родина моего отца. Мы часто ездили туда в детстве с папой и бабушкой.

Мне хотелось вернуться туда одной (впервые за десять лет), в первый раз приехать туда, будучи взрослой, встретиться с моими родственниками, увидеть, осталось ли там что-нибудь из того, о чем рассказывали мне папа и бабушка, что я сама знала и помнила.

Я хотела вновь увидеть эти места: маленькую пересыхающую речку, на которую меня водили купаться, пруд, на котором в детстве рыбачил мой отец. Поэтому как-то само собой получилось, что мое внимание в основном было сосредоточено на детях и их играх; на детях, наслаждающихся жизнью несмотря ни на что.

Эта серия одновременно и о радости, и о страданиях. То, что я увидела там, заставило меня задуматься об обстоятельствах человеческой жизни и смерти, о коротком и быстротечном периоде детства, не омраченном реальностью, какой бы жестокой она ни была.

Место, где хорошо и спокойно

Унежма — сказочное название, услышанное мной несколько лет назад. Деревня, до которой идти по лесной дороге двадцать километров, до Белого моря; несколько жителей, настоящих поморов.

За эти несколько лет деревня вымерла. Когда-то деревня была большая, богатая, мужчины ходили в море, женщины варили соль и ловили камбалу по берегам. В советское время, в 60-е годы, деревню из-за местоположения посчитали бесперспективной и приняли программу по переселению жителей. Но, несмотря на то, что некоторые переезжать отказались, деревня все равно вымерла. В деревне нет ни одного жителя, и ее больше нет на карте, но Унежма живет.

Для жителей станции деревня стала чем-то вроде общей дачи. Летом и осенью в деревне живут рыболовы и охотники со станции, в некоторые дома приезжают на лето из Мурманска, Онеги, Питера, Москвы и Сиднея. На станции всегда точно знают, кто сейчас находится в деревне и надолго ли. Есть в этом месте что-то, притягивающее людей. Некоторые, приехав один раз в молодости, приезжают в течение двадцати лет, мечтают отремонтировать покосившиеся дома, остаться зимовать, а может, и насовсем. Говорят, что из всех мест на земле только там хорошо и спокойно.

Когда попадаешь в деревню со станции, то она действительно кажется удивительно благостным местом.

Станция же скорее похожа на ад. Это бывшее вольное поселение. Все понастроено непонятно как, без плана и порядка. Есть ощущение, что каждый, кто приезжал, строил, что хотел и как хотел, как будто на один день.

На станции не действует сотовая связь. Есть только один телефон на почте. Вечером приходит «подкидыш» до соседней станции, да утром проходит, кажется, один поезд. К вечерней электричке на железную дорогу приходит половина жителей станции — кто встретить, кто проводить…

На станции нет ничего, что способствовало бы хоть какому-то развитию общественной жизни, только дискотека в клубе.

Школа находится в бараке, бывшем общежитии. Несколько учеников в каждом классе. Два первоклассника, один из которых второгодник. Первого сентября линейка проводится в клубе. Полутемный зал, мамы и бабушки, учительницы. Директор зачитывает приказ о приеме в первый класс, дальше — плохо заученные четверостишья без выражения. Ни одного живого слова, ни одной живой улыбки. Казенщина и уныние! В завершение линейки — пеналы в подарок первоклассникам и гимн России. Школа эта похожа не на школу, а на лагерь, и хочется заплакать о «светлом» настоящем и будущем этих детей великой страны, глядя на все, что она смогла дать им. В это же время в маленьком домике рядом варится самогон. Варят его дедушки этих детей…

Фотография и мир

Со временем ты сам меняешься и, может быть, начинаешь снимать по-другому или сомневаться в том, что ты делаешь, — то ли терять веру в себя, то ли думать, не пришло ли время попробовать что-нибудь новое, в фотографии или вне ее. У меня давно уже наступил такой момент. Я спрашиваю себя: является ли для меня фотография способом рассказать что-то об окружающем мире и о себе, или же она стала для меня скорее ограничением и некой преградой между мной и окружающим миром, между мной и моим внутренним «я». Слишком привычным, что ли, стал этот жест, этот почти безусловный рефлекс — поднести к глазу фотоаппарат и сфотографировать что-то. Иногда у меня возникает ощущение, что это некий защитный механизм, такой способ не думать больше, не идти дальше в анализе какой-то ситуации или в попытке зафиксировать ее, рассказать о ней, а просто нажать на кнопку и сказать: «Ну вот, я сделал все, что мог, можно идти дальше».

Вообще, когда я (да и многие, кто начинали одновременно со мной) начинала снимать, я была очень наивной. Я очень мало знала о фотографии. И сейчас, когда знаю в десятки раз больше, понимаю, как смешны были наши попытки снимать, подражая то Картье-Брессону, то Родченко, то еще кому-нибудь из классиков.

Сейчас — и уже достаточно давно — я ищу издателя и надеюсь, что предварительная договоренность, которая существует на данный момент с одним издательством, в скором времени даст мне возможность выпустить первую книгу.

Мне кажется, в современной фотографии (я не считаю, что имею право судить и обладаю достаточными знаниями, а также сказать «фотография» — значит сказать все и ничего одновременно, потому что к этому слову нужно приставить как минимум одно определение — фотография какая?) грубо можно обозначить два направления. Одно — это так называемая европейская фотография (первое, что приходит в голову, — цветная фотография, снятая на квадратный формат). Другое — полная противоположность первому — фотография, имитирующая любительскую и часто снятая на любительские камеры: она непосредственная или хочет казаться непосредственной и легкой, в ней нет погони за качеством и прочих атрибутов профессиональной фотографии. Кажется, что кураторы и фоторедакторы уже настолько устали от первой (в ее крайних проявлениях), что радостно и с чрезмерным восторгом набросились на вторую, стали активно выставлять ее в музеях и публиковать.

Пушкин в письме Вяземскому написал: «Твои стихи… слишком умны. А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата». Эту цитату я часто вспоминаю, когда смотрю на современную фотографию: статичные, выверенные во всем до мельчайших деталей изображения, холодные до невозможности, с текстом, который так же четко и подробно описывает весь проект. Настолько хорошо описывает, что начинаешь думать: может быть, и снимать его не стоило, раз текст его так исчерпывающе объяснил.

Изобразительное искусство в целом и фотография как его часть (и в том числе современное искусство и современная фотография) — это все-таки не наука, и фотография как искусство визуальное должна давать пищу и нашим глазам тоже, потому что «когда глаз видит что-то, чего еще никогда не видел, сердце чувствует что-то, чего еще никогда не чувствовало» (не знаю, сказал ли это cам Мануэль Альварес Браво или только цитировал кого-то).

Мне кажется, иногда мы забываем о том, что фотография — это еще и способ позволить кому-то что-то прожить и почувствовать, что это не просто хорошо написанный проект и иллюстрирующие его изображения. Не повод показать, как хорошо ты образован и знаешь историю искусств, как хорошо ты умеешь снимать, работать со светом и создавать изощренные композиции, когда фотография превращается в подобие цирка — «а я вот так могу, а я еще круче». Фотография — это и что-то еще, что-то внутреннее, что, может быть, оказывается важнее всего остального.

Сегодня, наверное, уже мало кто верит, как среди самих фотографов, так и среди тех, кто смотрит на фотографию, что социальная фотография способна изменить мир. Но это не значит, что ее не надо снимать и показывать. Нужно только понять, как это делать. Иногда, как мы знаем, конкретная фотография и конкретный фотограф могут помочь хотя бы одному человеку, которого он встретил и сфотографировал, а это уже немало.

Однажды знакомая из Питера, посмотрев мои фотографии из деревни, сказала: «Никогда не думала, что люди могут так жить в моей стране». Ее реакция была для меня доказательством того, что документальную, социальную фотографию нужно снимать и показывать.