Солдатский труд Владимира Вяткина. Дню защитника Отечества посвящается.

РУСС ПРЕСС ФОТО к Дню Защитника Отечества представляет снимки легендарного российского фотожурналиста Владимира Вяткина, работавшего фотожурналистом на 11 войнах - в Никарагуа, Афганистане, Вьетнаме, Югославии, Ираке, Чечне...

Фотожурналист Владимир Вяткин. 2000. Чечня. Фото В. Сварцевича

Владимир Вяткин - знаменитый российский фотожурналист. В 1985 году Международная Организация журналистов (IOJ) присвоила ему статус «Международный Мастер Фотожурналистики». С 2004 г. является академиком Международной гильдии фотографов средств массовой информации.

На счету Вяткина более 200 наград, среди которых премия самого престижного в фотожурналистике приза Golden Eye, шестикратный лауреат престижного международного конкурса World Press Photo, лауреат Интерпрессфото, Mother Jones Photo Contest (International Fund for Documentary Photography — США), SSF World Sports Photo Contest (Япония), Humanity Photo Award и Great Wall (Китай), HIPA и многих других. Лауреатом «Серебряной камеры» он становился восемь раз.

В фотографическом творчестве Владимир Вяткин предпочитает снимать общественно-социальные темы, искусство, спорт, а также разработал стилистику неопикториальной фотографии. Превосходное владение стилистическими приемами, способность видеть, позволяет ему снимать так, как никто другой и по праву считаться самым творческим фоторепортером.

Владимир Вяткин в армии, 1973 г.

«Я был на 11 войнах. Когда я снимаю на войне, я не думаю о выдержке и диафрагме. Лучшие свои снимки я снял не на войне. Нужно либо снимать, либо сопереживать матери, у которой погибли три дочери. Солдату, который чудом не погиб и вылез. Я не думал о том, что у меня висит аппарат. Не об этом я думал. А о том, что нужно сделать, чтобы его выручить». 

«Меня сейчас очень волнуют судьбы людей. Сотен, тысяч людей. Безвинно гибнущих в Украине, в Донбассе. Со стороны и украинской армии, и ополченцев. В связи с этим я выложил серию, которая называется просто – «Солдатский труд». Думаю, это лучшая моя серия». 

Солдатский труд

Серия «Профессия Солдат» 
Гран-при в номинации События и повседневная жизнь конкурса «Серебрянная камера». Россия, 2004 

«На войне главный герой – солдат. Журналист мешает воевать. Лично я мешал многим. Ты лишнее звено, надо отвечать за твою безопасность. Отчитаться за взвод легче, чем за одного журналиста. Поэтому мы на войне мешаем. Никто нас там не ждёт с распростёртыми объятиями. Нас не ждут ни в тюрьме, ни в психбольнице, ни в детской лечебнице, ни в родильном доме, ни в школе, ни в детском саду, нигде не ждут».

Владимир Вяткин

Серия «Профессия Солдат» 
Гран-при в номинации События и повседневная жизнь конкурса «Серебрянная камера». Россия, 2004 

«На войне ты сидишь неделю, две недели. Все смотрят на тебя и спрашивают: «Ты чего здесь делаешь? Отвечаешь: «Ребята, работайте». И вдруг через месяц ты чувствуешь, что нашёл эту тематическую дистанцию. Ты уже свой, на тебя никто не обращает внимания. Тогда начинаешь работать, и у тебя одно желание: лишь бы не приехало телевидение. Садится вертолёт, выходит генерал, напомаженный, наодеколенный. Выходит съёмочная группа, снимает со штатива солдат, которые чистят одежду, оружие, едят. Вертолёт улетает, и тебе надо начинать всё сначала. Я не говорю о том, что плохо отношусь к телевидению. Но у нас разные задачи». 

Владимир Вяткин

Слепая революция. Афганистан1980 г.

В дни, когда афганский народ праздновал вторую годовщину апрельской революции. В Кабуле шла демонстрация. Он смотрел на праздничные колонны людей и видел народ, сбросивший с себя средневековые путы в неукротимом стремлении к свету, знанию, всему лучшему, что принес с собой XX век.

Он увидел танец: порыв, вихрь, бьющая через край энергия. В нем была символика пробуждения народа, художественный образ современного Афганистана. Таким он запечатлелся в его памяти и на пленке.И еще один образ: афганский солдат, у которого в дуло винтовки воткнут алый тюльпан. И это тоже символ революции, готовой защищать свои завоевания. 

Я там был одним из первых. Не первый, а один из первых, потому что до меня еще были другие фотографы, но я был, наверное, первым, для кого фотожурналистика была именно профессией. Потому что фотографировали, скажем, чиновники некие, советники от ЦК КПСС. Были те, кто занимался не столько журналистикой, сколько информационной фотографией. И был фотограф из издательства «Плакат», был фотограф из ИТАР-ТАСС – Надеждин.

Но мы были первыми. В то время было запрещено не то что снимать наших военнослужащих, боевые действия, а просто-напросто нельзя было об этом говорить. Основная идеология первых двух лет войны в Афганистане строилась на том, что мы якобы выполняем гуманитарную миссию, оказываем гуманитарную поддержку и помощь, строим больницы, детские сады, школы, в том числе преподаем в политехническом институте, университете. Т.е. запрещено было даже упоминать слово «война», хотя в это время она шла вовсю. 

Владимир Вяткин

Мы снимали исключительно те мероприятия, которые показывали бы мирное сотрудничество СССР с афганским народом. Но в то же время я чувствовал, что что-то происходит. Однажды в аэропорту я увидел штабеля деревянных ящиков. Поначалу я решил, что это оружие либо какие-то запчасти. Стояли эти ящики, накрытые маскировочной сеткой, а рядом были солдаты, которые их охраняли. Я в шутку спросил у офицера, который руководил охраной: «Это что? Запчасти?» На что он ответил с печальной иронией: «Нет, это мясо, которое уже никому не нужно». В этих ящиках были погибшие солдаты, так называемый «Груз 200». 

Тогда я впервые почувствовал, что это война. Я испытывал, снимая в Афганистане, опасность с двух сторон – с одной стороны, это моджахеды, те, кто противостоял официальной власти в Афганистане и нашей так называемой 
«гуманитарной миссии», а с другой стороны, наши солдаты на улице, десантники, патруль.

Владимир Вяткин

Как-то я сфотографировал афганскую мать в парандже, несущую грудного ребенка. А на ее фоне были два десантника, которые патрулировали улицу. Увидев, что я их снимаю, они побежали за мной. Я, вместо того чтобы стоять на месте и ждать их подхода, испугался и побежал сам.

Метров через 100–150 они меня догнали. Я чувствую, что попал в неловкую ситуацию, и говорю: «Ну делайте со мной что хотите». Они говорят: «Вы фотограф?» Я говорю: «Да». Они: «Из Советского Союза?» – «Да».– «Снимите нас на память!» Вот так закончилась встреча с моими соотечественниками, которая могла в иной ситуации обернуться и не так весело, а более печально. 

Владимир Вяткин

В Москве меня просили показывать мои снимки на заводах, на фабриках, в домах культуры, рассказать об Афганистане, но было запрещено произносить слово «война». Т.е. я показывал те как бы мирные события. И только через два года, когда уже официально заговорили и в прессе, и в газетах, и по телевидению о том, что идет война, я решился отправить свои снимки на «Мировое пресс-фото», прислав им телеграмму с объяснением, что это снято намного раньше, но, поскольку цензура эти снимки не выпускала, то я сейчас имею возможность их показать. Из этой серии выбрали один снимок под названием «Телохранитель». 

Владимир Вяткин

«Телохранитель». Aфганистан, Кабул. Апрель, 1980 г.

Вл. Вяткин 2-е место World Press Photo в категории Повседневная жизнь.1985 г.

Детство тревог и надежд. Никарагуа1986 г.

Тишину родильного отделения нарушил крик новорожденного, оповестивший о появлении еще одной жизни на Земле. Через несколько минут я смог увидеть, как мать нежно прижимает к себе младенца, согревая его теплом своего тела. Я стоял рядом, но она меня не замечала, занятая сосредоточенным рассматриванием своего малыша. Она была переполнена радостью и наслаждением. Вероятно, в такие минуты все женщины в мире одинаково счастливы, подумалось мне. 

Но в следующее мгновение случилось нечто совершенно неожиданное — гримаса страха исказила красивое лицо женщины, одной рукой она прижимала к себе ребенка, а другой закрывала полные слез глаза. Лицо было обращено вверх, к потолку. О чем плакала эта молодая никарагуанская мать, что вдруг так встревожило, напугало ее? Что увиделось ей? 

В июле 1986 года Сандинистская газета «Баррикада» опубликовала документ, потрясающий своей обвинительной силой. Сухой язык цифр рассказывал, какую неимоверно дорогую цену уже заплатил никарагуанский народ за свое право на свободу и независимость, отстаивая их в навязанной ему Белым домом необъявленной войне: в ходе ее погибло 31 290 человек. В это число входят и те, кто отстаивал завоевания революции, и те, кого использовали в своих грязных целях контрреволюционеры. Война эта унесла жизни 879 детей в возрасте младше 12 лет! Не об этом ли вспомнила молодая мать в свой счастливый час?

То был первый мой рабочий день командировки в Никарагуа, начавшийся в столичном родильном доме, а вечером того же дня в программе новостей Сандинистского телевидения я увидел похороны 23-летнего фоторепортера газеты «Баррикада» Розендо Гарена, павшего от рук «контрас» при выполнении задания своей редакции. Это был уже не первый журналист, убитый врагами революции.

Впереди похоронной процессии бежали мальчишки. Когда начался траурный митинг, телеоператор несколько раз крупным планом показал детские лица: тревога и волнение совсем маленьких, решимость и мужество тех, что постарше. День за днем я вел фотографическую хронику текущих событий в Никарагуа — снимал в городах и селах, на заводах и фабриках, в воинских частях и в университетах, в госпиталях и в национальном хореографическом училище. Несколько дней вместе с моим коллегой и товарищем Александром Маховым поработали на Рио Коко — пограничной с Гондурасом реке у Антлаитического побережья Никарагуа. Жили мы в шалашах индейцев мискитос. В период прекращения огня нам удалось даже проникнуть в лагерь «контрас», находившийся в селении Юлу. 

Несколько раз мне представлялась возможность снимать президента республики Даниэля Ортегу во время его еженедельных встреч с трудящимися.  И всюду, куда бы я ни попадал, не упускал из поля зрения детей. Моя симпатия и особая фотографическая любовь к ним определились с первого же дня. Снимая их, я не жалел пленки, старался стать как можно менее заметным, чтобы не нарушать естественности, создававшихся вокруг меня жизненных ситуаций.

Нелегко было привыкать к тому, что боевое оружие у детей органично уживается со скромными игрушками. Автомат, мачете и букварь стали для меня своеобразными символами молодой, борющейся республики, а подросток с оружием в руках — олицетворением тревожного и сурового детства.  Хочется верить, что детство тревог и волнений сменится для никарагуанских детей в недалеком будущем миром радости и счастья. 

Владимир Вяткин

Чеченский синдром. Россия 1999-2003 гг.

«Однажды Андрей Стенин спросил: «Зачем ты ездил в Чечню 28 раз?». За одной фотографией. Я видел одну ситуацию, но физически снять её не мог. Ездил не за тем, чтобы снять именно это. Важна была идея. Ночью я ехал с офицерами «Альфы». На «Урале», в закрытой брезентом машине. Была зима, январь, было жутко холодно. В Чечне минус 18 – всё равно, что у нас минус 40. Жуткая влажность, мороз, ты весь мокрый.

На переезде я отодвинул брезент и увидел сцену. Из белой трансформаторной будки на носилках вынесли останки российского десантника. И бедная мать, стоя на коленях, обнимая куски замороженного мяса, опознавала своего сына. А в пяти метрах от неё вынесли на носилках останки молодого чеченца. И бедная чеченская мать опознавала своего сына. Необязательно снимать оторванные руки, ноги. Через глаза матери, потерявшей сына-солдата, можно показать всё намного ярче и острее».

Владимир Вяткин

«На войне ты сидишь неделю, две недели. Все смотрят на тебя и спрашивают: «Ты чего здесь делаешь? Отвечаешь: «Ребята, работайте». И вдруг через месяц ты чувствуешь, что нашёл эту тематическую дистанцию. Ты уже свой, на тебя никто не обращает внимания. Тогда начинаешь работать, и у тебя одно желание: лишь бы не приехало телевидение. Садится вертолёт, выходит генерал, напомаженный, наодеколенный. Выходит, съёмочная группа, снимает со штатива солдат, которые чистят одежду, оружие, едят. Вертолёт улетает, и тебе надо начинать всё сначала. Я не говорю о том, что плохо отношусь к телевидению. Но у нас разные задачи». 

Владимир Вяткин

На войне с обеих сторон гибнут самые физически крепкие и психически здоровые. Все уроды на рынках сидят. Некоторые мои друзья, которые погибли, пытались доказать дамам, что они супермужики. Не буду называть фамилий. И я ездил в Никарагуа, чтобы доказать одной любимой даме, что я мужик. Для того, возможно, и выдуманы войны. Не пытайся рекорды ставить, доказать, что ты лучше других. У всех свои профессиональные задачи. Если ты фотограф, помни, что одновременно стрелять и снимать невозможно. Поэтому определись. Если ты взял автомат, забудь про фотоаппарат, иначе ты подставишь десятки таких же, как ты.

Владимир Вяткин

«Солдат», 1971г

Фотография «Солдат» для меня самая близкая. На ней рядовой Владимир Кусеров. Мы вместе служили в армии. Снял ее в 1971 году перед дембелем. Володя был цирковым артистом. Гераклом. Сталлоне и Шварценеггер ему в подметки не годятся по физической красоте и мощи. Жалею, что мало его снимал.  Эта фотография не имеет наград. Ее не взяли на первую советскую выставку в Лондоне во время холодной войны. Цензура не пропустила из-за того, что у солдата неуставная прическа — бакенбарды. Мой коллега Борис Кауфман взял снимок под свою ответственность и вывесил.

«Дейли мейл» напечатала во весь разворот с подписью: «Мы впервые видим русского солдата, которому не хочется воевать». История этой фотографии закончилась только два года назад, когда выживший из ума бывший спецназовец выдавал себя в Интернете за этого солдата и терроризировал его дочь и жену. А Володя разбился в Чили во время репетиции, выполняя акробатический номер под куполом цирка. 

Поехать на войну и снять войну — разные задачи. Два месяца я жил на передовой в Чечне. Зубы не чистил, не мылся, грязный, вшивый — как все. И вдруг приезжает телевидение на два часа. Бритые, сытые. Выходит генерал и показывает им войну, как театр. Потом они уезжают и ломают мне все, что наработано за два месяца. Никто нас не ждет ни на войне, ни в тюрьме, ни в больнице. Невольно мы становимся свидетелями жизни, где свои законы, о которых мирным людям лучше не знать.